http://tabtval.livejournal.com/164855.html
Балалайка
Пахло, конечно же, кошками и керосином.
Он был никто, но теперь он об этом не помнил.
Добрые с водки становятся только добрее.
Злые ж — напротив, но не было в доме не добрых.
Нищий старик, приживалка, чудной дядя Ваня
(мог бы позировать: внешностью — в тощего грека,
а волосами — безумный настольный Бетховен),
в жаркой каморке под крышей гордец и хозяин,
вдруг протянул мне — возьми насовсем — балалайку.
Мне было семь, и я сам же минутою раньше
ту балалайку пристроил на гвоздь, дотянувшись,
после того, как попробовал благоговейно
ноту извлечь, как из всякой струны и пищалки.
Он улыбался, и древние веки слезились,
скрюченный палец с высот чердака-голубятни,
ритма исполненный, смел дирижировать миром.
Крыши блюли разнобой, и была живописна
роскошь китайки, не собранной на верхотуре.
А балалайка опять превращалась в светило,
в солнце единственное в проспиртованной келье.
Если теперь моё сердце, улитки ленивей,
биться – не биться решать начинает, я слышу:
кто-то иль что-то толкает его осторожно,
тянет упрямо, как маятник — к гирьке добавка.
В доме, которого нет, где родня моей бабки
рада гостям, и гудит о насущном семейство,
вижу побег мой на волю, двуручку на козлах,
дворик колодцем, открытье — крутые ступеньки,
дверь на ветру и «возьми насовсем» и китайку.
[1]
